Л.Д.Зимонт (1909-1986). Мемуары. Гл.27. Лев Осипович

Опубликовано на сайте 10 февраля 2007 г.
Перепечатка запрещена.
Подготовлено к печати Е.Л.Лучинской (Зимонт).

О некоторых событиях в жизни моего дядюшки и крестного Льва Осиповича мне хочется рассказать, так как они могут представлять некоторый интерес не только для его ближайших родственников, но и для людей интересующихся той эпохой. Человеком он был безупречно порядочным, неглупым и неплохо образованным, но в силу разных обстоятельств, усугубленных некоторыми свойствами характера, многого в жизни не достиг и относился к многочисленному "племени" неудачников.

Он окончил ту же гимназию, что и отец, и после ее окончания поступил на действительную военную службу в артиллерию вольноопределяющимся. В то время продолжительность действительной службы в армии составляла 3,5 года. Призывали в армию, если мне не изменяет память, после достижения 20-летнего возраста. Но лица с законченным средним образованием имели право добровольно вступать в армию досрочно. Они пользовались некоторыми льготами, служили один год и после сдачи соответствующих экзаменов уходили в запас в чине прапорщика, что соответствует современному младшему лейтенанту. После 1884 года кадровых офицеров в чине прапорщика не было. После окончания военных училищ новые офицеры выпускались в чине (звании) подпоручика (лейтенанта). Прапорщики призывались в армию только во время войны. Существовала поговорка: "Курица - не птица, баба - не человек, прапорщик - не офицер". Хотя в отличие от прапорщика в советской армии, дореволюционный прапорщик формально был офицером. Во время войны были случаи, когда прапорщики командовали ротами. Между прочим, многие прапорщики после революции оказались в рядах Красной армии, и некоторые из них быстро выдвинулись на руководящие командные должности. Лев Осипович прапорщиком не стал. В силу каких-то неизвестных мне обстоятельств он перешел из артиллерии в пехоту, что не позволило ему подготовиться к сдаче экзаменов. Впрочем, он к этому не стремился.

После демобилизации дядюшка учился на юридическом факультете Московского Университета, но его не кончил. Война 1914 года застала его в Таганроге. В первый день мобилизации он как военнообязанный явился на призывной пункт. И тут перед воинским начальником (теперешний военком) встал вопрос, что с ним (а также с другими вольноопределяющимися, не получившими звания прапорщика) делать? Сперва их отпустили домой до особого распоряжения, а через несколько дней пригласили и объявили, что всех бывших вольноопределяющихся, не произведенных по каким-либо причинам в прапорщики, призывают как чиновников военного времени. В армии, кроме офицеров, были и военные чиновники. Они занимали всевозможные административные и хозяйственные должности. Чиновник военного времени носил военную форму и погоны, как у прапорщика (один просвет со звездочкой), но не золотые, а серебряные и примерно в два раза уже офицерских.

Итак началась военная служба. Вскоре вновь испеченный военный чиновник оказался в Тифлисе в интендантстве Кавказского фронта. Сперва никаких определенных обязанностей не было - приходилось выполнять отдельные поручения и помогать то одному, то другому сотруднику. Но через некоторое время тяжело заболел старичок-подполковник, ведавший чаем и сахаром. На его место временно посадили дядюшку, и он в течение нескольких месяцев до конца службы в интендантстве вершил все дела, связанные с обеспечением южных армий чаепитием. По делам службы ему приходилось раза два бывать в Чакве, удельном (императорском) имении под Батумом (Батуми), самом крупном в то время хозяйстве по выращиванию чая. Там он познакомился с человеком, настоящее имя которого я забыл (все его звали Иваном Ивановичем). Это был очень симпатичный человек, небольшого роста и довольно полный. О моей встрече с Иваном Ивановичем я писал выше (мир тесен!).

Благополучно дослужить до конца войны в интендантстве Льву Осиповичу не удалось. Спокон веку в интендантствах процветало казнокрадство и хищения. Не было исключением и Тифлисское интендантство. На рапорте о случаях какого-то злоупотребления в интендантстве, поданном главнокомандующему Кавказским фронтом, двоюродному дяде императора, великому князю Николаю Николаевичу, его императорское высочество изволил наложить краткую резолюцию: "Жидовские штучки". Стрела была пущена в адрес начальника интендантства - полковника, человека еврейского происхождения. Полковник решил на свой счет намека не принимать, а провести соответствующую чистку интендантства. Каждого "подозреваемого" (а их было 3 или 4) он вызывал лично к себе. Я очень хорошо, почти дословно, запомнил рассказ дядюшки об этом визите.

- Господин Зимонт, Ваша национальность?
- Православный. - До революции на вопрос о национальности отвечали: православный, лютеранин, мусульманин, католик и т.д.
- А Ваш отец?
- Тоже православный.
- А Ваш дед?
- Дед был иудейского вероисповедания.
- Мне очень жаль, но Вам придется из интендантства уйти.

Лев Осипович говорил, что начальник интендантства к нему очень хорошо относился и, очевидно, искренне жалел об его уходе. Но, как говорит старая русская поговорка: "Своя рубашка ближе к телу". Надо было как-то реагировать на резолюцию Великого Князя.

Этот случай получил довольно широкую огласку в Тифлисском обществе, включая офицерскую и чиновничью среду. Большинство возмущалось и резолюцией главнокомандующего, и действиями начальника интендантства. "Изгнанники" стали знаменитостями, их все наперебой приглашали, и они некоторое время вели рассеянный "светский" образ жизни. Потом все получили новые назначения. Дядюшку назначили управляющим делами Сорокамышской военной железной дорогой, которая находилась на Турецкой территории, занятой нашими войсками и обеспечивала все виды воинских перевозок. На этом посту его и застала революция.

После революции он работал одно время в Ростове, а потом переехал в Ленинград, где и умер от сердечного приступа незадолго до начала войны 1941 года. Был он тогда начальником планового отдела какого-то промышленного предприятия.

Из рассказов дядюшки о военной службе мне хорошо запомнилась одна история. В одной из батарей их бригады (в бригаде было 6 батарей по 8 орудий в каждой) командиром был некий подполковник Конде, человек французского происхождения. Впрочем, от предков у него осталось немногое. Был это грубый, придирчивый человек, и солдатам в его батарее жилось нелегко. У этого Конде была странная манера вызывать провинившегося солдата к себе на квартиру перед обедом (а провинившиеся находились чуть ли не каждый день). Его высокоблагородие обедал, а провинившийся стоял в столовой у стены по стойке смирно. Обед длился долго. Разговор начинался за десертом. Начинался он, как говорили очевидцы (а главным очевидцем был денщик), одной и той же короткой фразой: "Катюша, отвернись", - это жене. Дальнейший разговор велся в совершенно непечатных выражениях. Катюша во время всей этой процедуры продолжала спокойно кушать, делая вид, что она ничего не видит и не слышит. Конечно, не все офицеры были такими. С большой теплотой вспоминал Лев Осипович своего батарейного командира капитана Волошина, которого очень любили солдаты, несмотря на его строгость.

Запомнился мне еще один рассказ моего дядюшки. Однажды, проходя по станице Уманской, куда он приезжал после окончания первого курса университета, и увидев казака, избивающего свою жену, он с молодым задором накинулся на "истязателя": "Ты что, мерзавец, делаешь? Кто тебе разрешил драться? А ну прекрати!" Казак растерялся и начал что-то бормотать в свое оправдание. Дядюшка размахивал руками и наседал на обидчика. Но тут в наступление перешла казачка: "Ты что моего мужика обижаешь? Он тебя трогал? А ну, геть отсюда! А то я сейчас кобеля спущу". Исполнения угрозы дядюшка дожидаться не стал, но, уходя, посоветовал смущенному супругу продолжить прерванное его появлением занятие.