Летом 1956 года отец был избран действительным членом Всесоюзной Академии сельскохозяйственных наук имени Ленина (ВАСХНИЛ). Это дополнительно способствовало выделению жилплощади в новом доме и повсеместному возрастанию качества обслуживания. Я вспоминаю, что на Хортице повар Борис Савельевич кричал своей помощнице: "Обед для академика давайте скорей!" Добавление к окладу отца (600 рублей) академического вознаграждения 350 рублей тоже оказалось нелишним, как в нашей, так и в первой семье отца. Он продолжал все делить между обеими семьями поровну. Через какое-то время у отца скопилась сумма, которой хватило бы на покупку автомобиля. Сам он никогда не стремился водить автомобиль, а тем более ухаживать за ним и ремонтировать его. Поэтому он решил, а мама его поддержала, что Володе следует купить автомобиль, так как ходить и пользоваться общественным транспортом Володе трудно. Я не помню, все ли деньги дал отец или Володя и сам подкопил, но что отец в этом сильно участвовал помню хорошо. Помню, что вскоре Володя и Коля отправились вместе в путешествие на этом автомобиле. По рассказам папы в путешествии у них случилась беда: треснула и разлетелась тяга рулевого управления. Хотя это было чуть ли не на горной дороге, братья отлично справились с управлением, кто-то отбуксировал их до ближайшей мастерской, где их отремонтировали. Как рассказывал папа, у Володи с Колей осталось впечатление, что чуть ли не полстраны занимают запретные зоны. К счастью, это не очень тщательно соблюдалось, а если зона была действительно строго запретной внезапно из укрытия выходили автоматчики и говорили: "А ну-ка марш отсюда и чтобы мы вас больше никогда не видели."
После академического отпуска по болезни в институте я снова учился в Мосрыбвтузе. Там я познакомился с интереснейшими людьми. Часть заданий по начертательной геометрии у нас вел Николай Тимофеевич Чувиков. Николай Тимофеевич создавал новые методы образований проекций под любыми углами столь же простые и удобные, как метод образования трех ортогональных проекций Монжа. Основные занятия по начертательной геометрии у нас вела Елизавета Юрьевна Оболенская. По-моему она была не то дворянского, не то даже княжеского рода, но вначале Советской власти самое главное было поскорей заработать рабочий стаж. И вот она, юная дувушка, устроилась работать помощницей судомеханика на каком-то пароходе. Самое страшное, как говорила Елизавета Юрьевна, был не тяжелый труд кочегера и смазчицы, а постоянная матерщина, непрерывная и злобная. Но она все выдержала, получила затем высшее образование и теперь по 12 часов внимательно и с любовью занималась со студентами. Механику преподавал выдающийся аэродинамик Леонид Ефимович Калихман, работы которого, как мне стало известно позднее, сыграли заметную роль в космических успехах Советского Союза. Математику читал Максим Исидорович Гуревич, математические работы которого использовались в авиации. Все эти люди хорошо знали и глубоко уважали отца. Мне не довелось самому слушать его лекций. Когда я дошел до теории машин и механизмов, то нам ее читал его почитатель, совершенно замечательный лектор, Владимир Владимирович Дорменко. Когда я поделился своими восторгами о лекциях Дорменко с отцом, папа с гордым удовлетворением ответил: "А он уже много лет слушает мои лекции, наверняка вводит и свое, но на мой вопрос - зачем Вы меня слушаете каждый год? - отвечает, что Ваши лекции, Николай Дмитриевич замечательны тем, что Вы никогда не повторяетесь."
Учился я в рыбном институте тяжело, потому что на судостроительном факультете по традиции все курсовые задания выполнялись в виде чертежных листов, заполненных чертежами или длиннейшими текстами с расчетными формулами, выполненными стандартными шрифтами. Мои мучения страшно усилились к третьему курсу, и в этот момент было объявлено, что Мосрыбвтуз переезжает в Калининград.
Подавляющее большинство преподавателей в Калининград не поехало. Папа возмущенно говорил, что это не первый случай, а последовательное выполнение дурацкой навязчивой идеи Н.С.Хрущева, что все ВУЗы надо приблизить к местам последующей производственной деятельности выпускаемых специалистов. Это означало, что в Мосрыбвтузе больше не будут читать выдающиеся механики, аэродинамики, прочнисты из ЦАГИ и других отраслевых НИИ, что студентов начнут учить в основном специальностям, привязанным к данному экономическому региону (например, рыбвтуз перестанет выпускать китобоев), что ВУЗ лишится поддержки московских библиотек. Наконец, заслуженные профессора не смогут, за редким исключением, бросить все и уехать на другой конец страны, как молодые специалисты.
Папа оказался прав. Из всей маститой профессуры в Калининград уехал только профессор Ф.И.Баранов. Он был создателем теории орудий промышленного лова рыбы. Он не мог допустить, гибели основного дела своей жизни. Остальные, в основном, разошлись. Даже профессор Гаевская, ведущий ихтиолог рыбвтуза ушла в МГУ. За несколько лет до рыбвтуза Хрущев таким образом фактически закрыл меховой институт, переведя его из Москвы в Красноярск. В результате из него ушли все ведущие биологи страны.
Не поехали в Калининград и мы с отцом. Отец стал заведовать кафедрой механики и теории машин и механизмов во Всесоюзном сельскохозяйственном институте заочного образования (г.Балашиха). В том же 1959 году отец перестал работать в ВИМе. Сказывались годы. Если раньше в Мосрыбвтуз отец ездил общественным транспортом, то во ВСХИЗО отец каждый раз брал такси. Он все больше уставал, пил постоянно сердечные капли и внезапно бросил курить. Я ушел в МАИ, воспользовавшись постановлением правительства о наборе студентов со всех курсов, включая дипломников на ракетные специальности. В МАИ я опять встретил людей, которые прекрасно знали и уважали отца. Так его знали все преподаватели кафедры теории машин и механизмов, где заведующим был академик Ортоболевский, тоже любимый ученик Мерцалова и сосед и друг Горячкина. Кроме того, на ракетном факультете я встретил людей. которые помнили отца по соревнованиям в Коктебеле и соседству в ВИСХОМе.
Сестра Таня тем временем кончила МГУ и по распределению уехала в Карадаг на Черноморскую биостанцию. А затем вскоре перевелась в аспирантуру в Севастопольский институт южных морей. Туда в Севастополь к ней я приехал как-то летом отдыхать после четвертого курса МАИ и, встретив на Приморском бульваре девушку-учительницу из Балахны, вскоре на ней женился.
Мама в это время уже сильно страдала от экземы на руках. Детей с родителями теперь не было: Таня в Севастополе, а Миша с молодой женой уехал на съемную квартиру. Бедный папа вынужден был каждый день мыть посуду, что было особенно сложно, так как горячей воды на кухне не было, и только в ванной стояла газовая колонка, которая не имела ответвления на кухню.
Вскоре из Севастополя вернулась Таня. Немалых усилий стоило отцу прописать ее обратно. Помогла любимая ученица в прошлом папина аспирантка, а тогда районный депутат. Мы тоже переехали со съемной квартиры к родителям. Опять стало тесно. Тане пришлось ночевать на кухне. Но к тому моменту у отца накопились академические деньги. В Москве как раз начиналось массовое кооперативное строительство. Я добился постановки меня с женой на очередь на трехкомнатную квартиру, а отец выделил деньги.
Через год мы уехали уже со своим сыном от родителей в свою квартиру, а я, закончив МАИ, начал работать в ОКБ Королева. При окончании председатель дипломной комиссии М.К.Тихонравов оценил мой дипломный проект как блестящий и свидетельствующий о склонности и способности дипломника к исследовательской работе. Словом, меня рекомендовали в аспирантуру. Но я, подобно отцу, фыркнул и заявил, что хочу работать в ОКБ и поднабрать опыта и материала, а не быть аспирантом на кафедре МАИ. Папа сказал: "Какой же ты глупый, но свою голову приставить тебе не могу. Решай сам." И я решил.
Я начал работать, следуя заветам отца о необходимости относиться ко всему внимательно и усердно и стараться уловить общую философию тех проблем, которые встают в научно-технической области той отрасли техники, в которой приходится работать. В результате, хотя мне в дальнейшем пришлось дважды сменить техническую отрасль (ракетную технику на электротехнику, электротехнику на авиацию), я сформулировал некоторые идеи, которые вошли в мои работы в дальнейшем. Моей первой работой был анализ температур топлива на входе в двигатель. Следуя рекомендации отца за частным видеть общее я написал отчет, на основе которого в КБ поменяли некоторые руководящие документы. Но писал я этот отчет целый год, за что меня весь год лишали премии и, когда я закончил эту интересную работу, сказали: "Больше никогда так не делай". Все же отец был крупным специалистом или же за ним стояли такие крупные авторитеты, как Горячкин, поэтому и в начале и в конце его деятельности к нему прислушивались вплоть до самого верха. А я был мелкой фигурой в этом грандиозном научно-техническом механизме и не мог буквально следовать советам отца. Более успешно мне удавалось реализовать другую рекомендацию отца: всемерно повышать свою научно-техническую грамотность. За год я прошел по университетскому учебнику и задачнику обыкновенные дифференциальные уравнения первого порядка (совсем другой уровень по сравнению с рыбвтузом и даже МАИ). Результат не замедлил сказаться. Я предложил своему руководителю группы на основе решения диффуравнения новую схему поддержания температуры в баке, в отличие от старой, с которой он меня познакомил, не предполагая, что я ее буду пытаться усовершенствовать. Начальник радостно ухмыльнулся: "Вот какую мы интересную схему придумали!" и побежал докладывать руководству. С тех пор он стал ко мне часто обращаться по сложным вопросам, а получив мои результаты, забывал упомянуть о моем участии. А папа изрек: "А ты опять дурак, но теперь другого рода. Разве можно давать так себя эксплуатировать!" Так мой начальник, кстати, несомненно талантливый инженер поступал и с другими членами своей группы. В результате, со временем группа разбежалась. Скоро для меня начались бесконечные командировки то в Загорск, то на полигон в Байконур, и я стал видеть папу еще реже.
Знаю, что в это время отец много занимался подготовкой своей первой большой книги "Кинематика и динамика некоторых механизмов сельскохозяйственных машин". Примерно одновременно или несколько раньше ему предложили редактировать новое издание собрания сочинений В.П.Горячкина. Папа с большим увлечением отдавался этому делу и говорил, что Василий Прохорович был, конечно, выдающийся специалист по сельскохозяйственным машинам, но самое главное его достоинство в том, что он создал философию земледельческой механики как области науки и техники. То есть он лучше, чем кто-либо в нашей стране и в мире формулировал научно обоснованные требования к конструкциям и типам с/х машин и к направлениям необходимых исследований для их развития. Живой пример этому уже упомянутое задание Бюшнегсу.
В 1969 году после конфликта прямо на полигоне со своим начальником я уволился из ОКБ Королева и перешел в Электротехнический институт (ВЭИ), где набирали новую группу по работе с воздушными выключателями. Отец отнесся к этому с осторожным подозрением: "Ты же не электрик и будешь там чужим." За четыре года работы в ВЭИ я полностью понял, насколько был прав отец. Правда, я был молод, энергичен и как губка впитывал новые для меня знания и умения. В частности, я познакомился с совершенно новой для меня областью знаний и техники - технической акустикой. Когда я понял, что у меня полно новых идей, а меня, несмотря на мою должность руководителя группы, ставят в подчинение молодой специалистке с электротехническим образованием, я решил, что пора уходить. И в этом мне помог отец, попросив содействия своего друга детства Г.С.Еленевского помочь мне устроиться в авиацию. И вот по рекомендации Г.С.Еленевского с 1972 я - старший инженер ЛИИ. Папа к этому проявлял большой интерес, поскольку где-то в душе у него сохранилась большая любовь к авиации.
В 1971 году у папы тоже начались сложности по работе. Во ВСХИЗО по настоянию партбюро на его должность заведующего кафедрой провели другого (партийного) человека, а отцу предложили остаться на кафедре просто профессором. Ректор ВСХИЗО страшно возмутился и сказал, что он это не утвердит, но было поздно: отец возмутился и уволился просто на пенсию. Может быть, впрочем, это обстоятельство помогло ему заняться более плотно изданием и написанием книг. В 1972 году вышла его книга "Кинематика и динамика некоторых механизмов сельскохозяйственных машин".
В связи с разводом с первой женой я переселился в другой район Москвы в комнату в коммунальной квартире, где моим соседом был хороший инженер-практик. Полиставши несколько минут отцовскую "Кинематику и динамику", он пришел в совершенный восторг и сказал, что по сравнению с толстенным учебником Ортоболевского ему кажется, что книга отца гораздо содержательней и понятней.
Сразу после выхода первой книги отец начал писать вторую "Механика как фундамент инженерных знаний". При написании этой книги отец перечитал много классических книг по механике: Ньютона, Лагранжа, Жуковского, Чаплыгина, Фёппля (по-немецки) и др. Одновременно его сильно интересовали вопросы, связанные с состоянием современного высшего технического образования. Интерес к состоянию высшего образования на какое-то время сблизил его с очень интересным человеком профессором пищевого института В.В.Гортинским.
Каждый рассказ В.В.Гортинского был потрясающе интересен. Например, он рассказал, как в молодости сдавал на разряд слесаря. Ему предложили отрезать большой кусок от кругляка-проката (кажется, диаметром 140мм и длиной 140мм). Требовалось вырубить зубилом и припилить напильникои идеальный куб такого размера, какой получится. Разряд присваивался по величине этого размера. Сторона 12 см - 12-ый разряд, 11 см - 11 -ый разряд. Гортинский сумел сдать только на 6-ой разряд, хотя перед этим имел 8-ой разряд слесаря-сборщика (в то время у рабочих было много разрядов - до 19). Когда папа заговорил с Гортинским о религиозности Владимир Владимирович рассказал о своих беседах с профессором-мукомолом, у которого он несколько месяцев жил в Германии. Когда Владимир Владимирович заметил богомольность немецкого профессора, он поинтересовался, как человек знающий современную физику, астрономию и историю может быть глубоко религиозным. Немецкий профессор ответил, что современный ученый не может молиться о ниспослании хорошей погоды или избавления от землетрясений, но должен молиться о мире во всем мире, человеколюбии и нравственности.
Агитируя меня перейти в пищевую промышленность, Владимир Владимирович рассказывал об интереснейших физико-химических и математических работах, связанных с промышленным приготовлением винегрета или крема для торта. Оказывается, винегрет интереснейшая вероятностная задача, а крем для торта для наилучшего качества надо кончать мешать в момент определенного изменения его электрической проводимости.
Познакомившись по его рекомендации с энтузиастами крахмально-паточного института в Кореневе, я пришел в ужас. Правда талантливые научные работники там за год могли написать диссертацию, но требовалось за полгода создать целую систему машин (например для помывки овощей) за максимальную зарпату 140 рублей в месяц.
Тем не менее в пищевой промышленности работали некоторые замечательные ученые, например, специалист по теплообмену академик Лыков. Гортинский рассказывал отцу, что оборонка попыталась забрать Лыкова из пищевой промышленности. А за его отказ потребовала, чтобы лучший фельетонист "Правды" написал на него злобный пасквиль. Партбюро Пищевого института попыталось защитить Лыкова и получило грубую отповедь от редакции "Правды". Такие были тогда времена, особенно суровые для членов партии. Неудивительно, что, когда отец предложил Гортинскому писать вместе статью о безобразиях в системе высшего образования, Владимир Владимирович отказался. На этом они с отцом, к сожалению, разошлись. Лыков же уехал в Белоруссию, где вскоре стал президентом Белорусской Академии Наук, что дало большие преимущества белорусским физикам.
Неоднозначно относился отец к Трофиму Денисовичу Лысенко. Резко осуждая его за малограмотность и инициативу в разгроме советской генетики и некоторых других разделов биологии, он уважал его тем не менее за энергию во внедрении некоторых рациональных приемов агротехники среди, увы, почти сплошь безграмотных председателей колхозов и директоров совхозов. Поэтому, когда при Хрущеве Лысенко стали третировать, отец поначалу с ним раскланивался. Но, когда отец узнал из достоверных источников, что Лысенко часто занимается подтасовкой результатов своих экспериментов, он перестал его замечать.
Вообще отец был весьма принципиальным человеком. Его любимым девизом был девиз: "Быть, а не казаться." С детства папа мне внушал, что, если у тебя нет мужества попросить прощения, когда ты знаешь, что виноват, то ты мерзкий трус. Одна из его любимых притч была такая. Мальчик спросил своего папу: "Почему мой любимый мячик все время стремится упасть лицом в грязь?" А его папа ответил сыну: "Да потому что сердце у него резиновое."
В последние годы жизни папа много со мной беседовал на самые разные темы. Я его успел порадовать только своим соискательским рефератом по философии на тему случайности и необходимости. Прочтя его, отец сказал, что он ничего интереснее по философии не читал. А он мне, например, рассказал интереснейшую историю о послевоенной беседе с немецким танковым инженером (не знаю участвовал ли в ней папа или ему рассказывали). Когда немца-танкиста спросили: "Почему вы не попытались воспроизвести на своих заводах Т-34, ведь ваши генералы так хорошо о нем отзывались?" Немец ответил: "У вашего Т-34 была слишком необычная для нас технология. Только для освоения такого легкого и прочного картера нам бы потребовалось не меньше полугода. Когда это доложили Гитлеру, он сказал, что этого времени у нас нет." Так я понял, что такое высокая технология. Это та технология, которую противнику невыгодно скопировать, если нет перспективы с ее помощью сразу перепрыгнуть на следующую ступень. Много говорил мне папа об особенностях науки, о необходимости ее многоступенчатости, о том, что без Кеплера не было бы Ньютона, а Жуковский, создавая теоретические основы авиации, не мог спроектировать ни одного самолета. Правда он реконструировал на основе теории гидроудара московский водопровод, но это редкое и простейшее исключение. Менделев тоже создал водку. Но в общем-то, говорил папа, фундаментальные теоретики должны заниматься фундаментальной теорией, а те, кто создает на базе их достижений машины и сооружения, должны владеть еще технологией, экономикой, не влезая глубоко в суть теоретических достижений, помня только о границах применимости той или иной теории. И это тоже наука, но совсем другая. И она не терпит слишком большой спешки и голого экономичесского расчета. В качестве примера папа говорил, что по его сведениям, на Дженерал Моторс несколько десятков лет существует лаборатория газотурбинных автомобилей, и фирма не считает неоправданными затраты на эту лабораторию, а ждет ее новых успешных разработок и такого поворота конъюнктуры рынка, когда работы этой маленькой группы выведут и по этому направлению фирму вперед.
Дописав свою последнюю книгу, папа в 1979 году снова устроился на работу в ВИМ в качестве консультанта, где и работал до самой смерти, последовавшей 26 октября 1983 года. Впрочем последние полгода жизни он уже не мог ходить на работу, как как не вставал с постели.
Послесловие
Данные воспоминания о моем отце помогла мне скомпоновать, отредактировать, напечатать на компьютере моя замечательная жена Лучинская (Зимонт) Елена Леонидовна. Без нее, этих воспоминаний, наверное, не было бы. Выражаю ей глубокую благодарность за этот нелегкий труд, тем более, что сама она серьезно больна.
Благодаря ее инициативе, хотя и с запозданием (жаль, что ее не было раньше рядом со мной), я, наконец, наладил хорошие отношение с оставшимися в живых к моменту начала нашего брака членами первой семьи отца, которые мне тоже помогли уточнить некоторые детали воспоминаний о папе и порадоваться вместе восстановлению некоторой части истории нашего рода. Моя же Елена Леонидовна в тяжелые для науки годы перестройки своей материальной поддержкой, пока была здорова, помогла мне выполнить непременный завет отца. Отец так хотел, чтобы все его дети стали достойными научными работниками, честно работающими на благо Российской науки и достигли уровня хотя бы кандидатов наук.
Будь здоров, читатель, и не взыщи за возможные длинноты и неточности.
23 февраля 2009 года. Москва
М.Н.Лучинский и Е.Л.Лучинская (Зимонт)