Л.Д.Зимонт (1909-1986). Мемуары. Гл.30. Международный конкурс моторных пил

Опубликовано на сайте 24 февраля 2007 г.
Перепечатка запрещена.
Подготовлено к печати Е.Л.Лучинской (Зимонт).

В середине августа меня внезапно вызвали к директору, а еще через несколько дней я сидел в поезде с командировочным удостоверением следующего содержания:

"Дано сие удостоверение хронометражисту Зимонту в том, что он командируется на ст. Мытищи и гор. Москву для найма помещений служащим станции участникам конкурса моторных пил с 25 августа с/г.
Директор Шмидре. Секретарь Иванов"

До сих пор я бывал в Москве урывками и, фактически, города почти не знал. В этот раз с Москвой, во всяком случае с ее центром, познакомился я неплохо. Сперва я заехал в институт древесины, который помещался тогда в Кунцево. Потом я оказался в "Союзлеспроме" на углу площади Свердлова и Революции, там где сейчас находится новый корпус гостиницы "Москва"(1), и познакомился там с одним из ведущих специалистов этой организации – Гибшманом (сына его я знал раньше, он учился или работал в Архангельском институте и почти все лето был с группой студентов у нас на станции). В Москве я прожил несколько дней в маленькой старой гостинице (кажется, "Маяк") на углу Петровки и Столешникова переулка.

Однажды, обедая на веранде гостиницы "Метрополь", я оказался за одним столиком с толстым краснощеким немцем лет 50-ти и его сухонькой бесцветной женой. Немец, неплохо говорящий по-русски, оказался очень разговорчивым. Началось с того, что он налил мне стакан пива и заставил выпить за знакомство. Он оказался мастером по монтажу химзаводов и возвращался в Германию со строящегося тогда Березняковского химкомбината. Поработал он во многих странах Европы и рассказал мне много интересных вещей. Задал я ему вопрос о безработице, которая тогда свирепствовала в капиталистическом мире. Он ответил, что, действительно, безработица большая и что безработные живут плохо – "примерно, как ваши рабочие". Я тоже заказал пару бутылок пива, и мы провели с ним около часа в мирной беседе. У меня осталось от этой встречи такое впечатление, что, несмотря на все добродушие и общительность, он, если и не стал явным фашистом после Гитлеровского переворота, то должен был отнестись к нему весьма положительно, во всяком случае не враждебно.

Закончив все дела в Москве, я, получив надлежащие инструкции, выехал в Мытищи, в Мытищинское лесничество, на территории которого должен был проводиться конкурс. Первый раз в жизни сел я в пригородную электричку, которая была тогда большой новостью. Составы были трех- и шестивагонные. Лесничество помещалось в двухэтажном деревянном доме минутах в 15 ходьбы от станции. Добрался я туда уже перед заходом солнца, и было решено, что я переночую в конторе на столах, а утром будут решаться все дела.

Я часто замечал, что память (по крайней мере моя) на многие годы сохраняет совершенно несущественные мелкие события, в то время как важные, имеющие существенное значение в жизни вещи полностью теряются. Из этой поездки я запомнил вечер во дворе лесничества. Темный на редкость теплый вечер конца лета, звенящую тишину (вероятно, трещали сверчки), огромную липу над головой, себя, сидящего на крылечке, и девушку, вышедшую во двор с распущенными волосами, с которой у меня состоялся примерно такой разговор:

- Ну как, устроились с ночлегом?
- Да, спасибо.
-Хотите молока?
-Нет, спасибо, я только что ужинал.

Она стояла передо мной, наклонив на бок голову и встряхивая рукой волосы, как будто сушила их на теплом ласковом ветерке. Вот и все. Прошло полвека, а как будто это было вчера!

На следующий день я с кем-то из работников лесничества поехал на лошадях на Мытищинские торфоразработки, там мы о чем-то договоривались (как и о чем совершенно не помню), а потом, уже перед вечером, поехали в Болшево на крошечной дрезине по узкоколейке. Впечатление было сильное. Дрезина – доска на 4-х колесиках, на доске мотоциклетный мотор и скамеечка, на которой могут устроиться 4 человека спинами друг к другу, и все это примитивное устройство с треском и стуком несется по узкой лесной просеке. Впечатление такое, что вот-вот дрезина сойдет с рельс и кубарем полетит под откос. Но все обошлось.

В Болшево мы осмотрели дачи, в которых нам всем предстояло жить, сходили в Болшевскую трудкоммуну, где нас должны были кормить, и после этого на следующий день я вернулся в Москву.

Через несколько дней появились работники нашей станции: научные сотрудники, механики, мотористы моторных пил и подсобные рабочие, входящие в состав звена, если мне не изменяет память по 3 на одного моториста. Одновременно приехали и представители зарубежных фирм со своими пилами. Всего в конкурсе должны были участвовать 4 фирмы, но одна перед этим обанкротилась, так что в конкурсе принимали участие только 3, все немецкие: "Ринко", "Доммер" и еще какая-то, название которой я забыл.

Для проведения конкурса в Мытищинском лесничестве была выделена делянка превосходного соснового леса площадью 40 га. И вот начался конкурс. 3 фирмы, 3 бригады или, вернее, звена, в каждом звене одна моторная пила. Рабочие были наши, но работали они под постоянным надзором представителей фирм. При малейших трудностях немецкий инструктор брался сам за пилу и показывал, как надо ей пользоваться и как устранить обнаруженную неполадку. Работать было интересно и весело. Мы, хронометражисты, вели фотографию рабочего дня, фиксируя время каждой операции, простоев и их причин. Обстановка была необычной, необычное для нас общение с иностранцами, которые и одеты были не по-нашему, и держались как-то по-особенному (некоторые слишком развязно, а кое-кто высокомерно и нагловато, впрочем, все были разные), и обеды были необычные – хорошие. Наши мотористы и механики перед началом работ получили новые черные спецовки, но уже после первого дня работы на них появились масляные пятна, а руки и лица сразу выдавали их причастность к механизации. В этом отношении у немцев можно было многому поучиться. Подходил немецкий моторист к пиле в безупречном – "заграничном" - костюме и фетровой шляпе (тоже большая редкость, ее позволяли себе носить кое-кто из представителей старой интеллигенции, актеров, писателей; и у нас эта шляпа совершенно четко ассоциировалась с понятием "недобитый буржуй"), снимал пиджак, аккуратно вешал его на ближайшее дерево, вздергивал рукава белой рубашки и брался за работу. Затем подходил к прибитому к толстой сосне большому медному умывальнику, тщательно мыл руки с мылом, одевал пиджак и опять превращался в респектабельного представителя иностранной фирмы.

Однажды в воскресенье утром, когда работы не производились, и мы (дачу эту занимали только хронометражисты) поднялись довольно поздно, к нашей калитке подъехал извозчик (тогда их было еще довольно много), в котором сидел мой отец. Он в это время находился в командировке в Москве, и мачеха, получив мое письмо, сообщила ему по телефону мой адрес. Не прошло и часа, как я уже сидел в московской парикмахерской, приводя себя в более или менее благопристойный вид. Потом мы оказались в ресторане. Вторую половину дня я запомнил очень хорошо. Мы поехали на трамвае к дядюшке отца Герману Мартыновичу, который жил тогда во Всехсвятском (минутах в 5 ходьбы от современной станции "Сокол") в своем двухэтажном доме.

Герман Мартынович, младший брат моей бабушки, был человеком совершенно выдающимся. Он прожил большую (ему тогда было 65 лет), полную превратностей жизнь. Он несколько раз богател, затем снова впадал чуть ли не в нищету, но каждый раз находил способ опять оказаться на поверхности жизни. У него было 7 детей от двух жен, из которых двое или трое еще живы (1979 г.). Внешне это был высокий благообразный человек, с еще довольно густой седой шевелюрой и такой же бородой. Говорил он спокойно, с достоинством, низким баритоном очень хорошего тембра.

Мы провели у него несколько часов, познакомились с его второй женой, худенькой немкой, Эммой Андреевной и двумя младшими послереволюционными сыновьями (первая жена Германа Мартыновича умерла задолго до революции). Отец был его любимым племянником и жил у него в Москве во время учебы в Университете в 1902-1905 годах. У него же жил позже и Лев Осипович. Очень много интересных историй рассказал мне в этот раз дядюшка Герман. Некоторые из них я запомнил и когда-нибудь постараюсь воспроизвести на бумаге. Мне кажется, что они заслуживают того, чтобы не быть совсем забытыми.

Через несколько дней конкурс кончился, и я вернулся на Северную Опытную Станцию, а вскоре перешел в Приморский леспромхоз на должность старшего хронометражиста. Там я проработал немногим больше месяца, после чего был переведен в трест "Северолес" на должность инструктора по техническому нормированию в только что организованной опытно-исследовательской бригаде по изучению трудовых процессов на лесозаготовках.
--------------------------------------------------------
(1) В настоящее время гостиница "Москва" снесена