Л.Д.Зимонт (1909-1986). Мемуары. Гл.21. Товарищи отца

Опубликовано на сайте 4 февраля 2007 г.
Перепечатка запрещена.
Подготовлено к печати Е.Л.Лучинской (Зимонт).

В Ростове я познакомился с тремя товарищами отца по гимназии. Это были совершенно разные люди и по рождению, и по воспитанию, и по взглядам на жизнь. Всех их объединяло одно - многолетняя взаимная дружба.

Однажды (это было или в конце лета двадцатого, или в начале лета двадцать первого года) кто-то постучал в нашу дверь. На пороге стоял невысокий человек средних лет с немного одутловатым лицом, светло-голубыми глазами, русой бородкой и чеховским пенсне. Одет он был только что не в отрепья, а в руках держал солдатский вещевой мешок защитного цвета и видавший виды жестяной чайник.

- Доктор Зимонт здесь живет?
- Здесь.
- Он дома?
- Нет, но скоро должен прийти.
- А Вы его сын? - Я хорошо запомнил обращение на Вы.
- Да.
- Могу я его подождать?
- Пожалуйста.

Посетитель вошел, положил свои вещички и представился:

- Александр Александрович Абрамов, товарищ папы по гимназии.

Вскоре вернулся отец. Встреча была шумной и радостной. До этого они не виделись несколько лет. Некоторое время Александр Александрович жил у нас, потом к нему приехала жена, и они нашли где-то комнату. Позже они переехали в Новочеркасск, где А.А. получил работу в Ветеринарном институте. Но и после этого они часто бывали у нас.

Александр Александрович происходил из знатного казачьего рода. Генерал Богаевский, последний или предпоследний Донской атаман, приходился ему каким-то родственником. Его двоюродный брат был одним из двух войсковых есаулов. Отец Александра Александровича, казачий полковник, был в Таганроге окружным атаманом. Ему смолоду тоже был открыт блестящий путь в военную службу. Но его этот путь не прельщал. В культурном отношении он был намного выше всей своей родни, владел несколькими языками, прекрасно писал, увлекался литературой, искусством, наукой и отличался каким-то особенным, удивительно мягким юмором. После гимназии он пошел в университет и блестяще закончил юридический факультет. Потом занимался адвокатурой, писал какие-то статьи, а перед революцией издал солидный труд по историю донского казачества (эту книгу я прочитал) и собирался заняться более глубоким изучением истории "Всевеликого войска Донского".

Последний раз я видел его в 1927 году на пароходе "Феликс Дзержинский", на котором проходил практику. Он собирался ехать в Крым и зашел, чтобы посмотреть пароход. Вскоре он переехал в Харьков и, дожив там до 1937 года, был репрессирован и бесследно исчез.

Другой папин приятель Станкевич, тоже Александр Александрович (тот самый, с которым у нас была общая няня), появился также внезапно, как и первый. У него был такой же не очень респектабельный вид, полинявшая солдатская гимнастерка, такие же брюки, на ногах грубые ботинки с обмотками, а на голове мятая кепочка неопределенного цвета. Был он профессиональным журналистом. До революции подолгу жил за границей, представляя там какую-то большую газету. Особенно долго он работал в Константинополе (конечно, до войны 1914 года). В Ростове он поступил на работу в редакцию газеты "Трудовой Дон", переименованную потом в "Молот", где его знал кое-кто из старых сотрудников, т.к. до революции он одно время работал в Ростове в газете "Приазовский край". Человек это был веселый, дерзкий, злой на язык, находчивый и остроумный.

Отец рассказывал такую историю. Однажды они поздно вечером шли по одной из таганрогских улиц, что, кстати сказать, категорически запрещалось гимназическими правилами. У одного особнячка А.А. остановился и начал ломать скамейку. Внезапно над его головой открылось окно и невидимый в темноте человек спросил:

- Что вы тут делаете?
- Ломаю скамейку, - спокойно ответил А.А.
- Пошел вон, мерзавец.
- Сейчас уйду, вот только доломаю, подожди немного.
-Ах ты...

Александр Александрович спокойно доломал скамейку и пошел своей дорогой под аккомпанемент истерических воплей, выскочившего на улицу хозяина.

Как-то он пришел к нам. Долго сидел в какой-то несвойственной ему задумчивости и перед уходом сказал:

- Знаешь, Додя, я долго присматривался к тому, что делается вокруг. Есть плохое, есть и хорошее, о чем мы мечтали в студенческие годы. Но все это - и плохое, и хорошее - не для меня. Поищу что-нибудь другое. Будь здоров и не поминай лихом.

Я при этом разговоре не присутствовал и передаю его со слов отца. Примерно через год отец получил заграничную открытку с красивым видом. В открытке была одна фраза и подпись: "Купаюсь в Лерегане Коти. А.Станкевич". Больше ни от него, ни о нем никаких вестей не было. (примечание: Коти - знаменитая французская парфюмерная фирма; Лереган - ее лучший одеколон).

Третий приятель отца Лев Наумович Гутерман, сын известной в Таганроге социал-демократки (его отца я не знал - он рано умер). Сам Лев Наумович тоже был замешан в каких-то "делах" и, как и его мать, имел столкновения с полицией и жандармами. Женившись, он, как говорят, остепенился, работал на маленьком заводике сельскохозяйственного машиностроения в Нахичевани и, в конце концов, стал одним из его совладельцев. После революции он ряд лет работал на этом же заводе коммерческим директором, а потом в этой же должности на новом паровозостроительном заводе в Новочеркасске. Несмотря на скользское свое положение и связанные с этим трудности и неприятности (бывший "фабрикант"), он благополучно пережил тридцать седьмой год и умер естественной смертью перед войной.

Человек это был в высшей степени порядочный и культурный, но ужасно скучный. И эта скука как-то незаметно передавалась всем окружающим. Его жена Анна Савельевна, милейшая и умная женщина, хороший врач, родила ему двух детей: Толю и Муру (моих хороших друзей). - вырастила их, а потом ушла к другому.

- Он прекрасный человек, - говорила она отцу. - Вы это знаете не хуже меня, но до чего с ним скучно! Этого даже рассказать нельзя.

Толя был младше меня на год, Мура - на три. Жили они в Нахичевани в маленьком домике с садом. Толя увлекался разведением кроликов, что оказалось неплохим подспорьем в нелегкой жизни начала двадцатых годов. Я любил к ним ездить (до них было километра 3 - 4, и моим излюбленным транспортом был велосипед). Лев Наумович и Анна Савельевна целыми днями, а часто и вечерами пропадали на работе. Домом властно правила бабушка "социал-демократка". Это была хорошо сохранившаяся, бодрая, подтянутая женщина лет шестидесяти с небольшим, всегда аккуратно одетая и причесанная. Вокруг ее головы, как поля шляпы, была обернута толстая черная (вероятно крашеная) коса, а сверху, как тулья, накладка из таких же волос. Держалась она ровно и приветливо и была, при всей твердости характера, радушна и гостеприимна.

Кроме меня, у них часто бывали другие наши сверстники. Особенно мне запомнилась миловидная голубоглазая светлая блондинка Валя, в которую я был одно время "безумно" влюблен. Мы ходили в степь, которая начиналась в сотне метров от их дома, бегали на Дон купаться, играли в саду, кормили кроликов. У домохозяев был большой темно-серый сторожевой пес. Предполагалось, что он охраняет дом и, главное, сад. В действительности, это было добродушнейшее существо, не имеющее ничего против того, чтобы принять участие в наших играх. Каково же было мое огорчение, когда, приехав однажды к своим друзьям, я застал хозяина, копавшим в дальнем углу сада глубокую яму: наш четвероногий друг внезапно переселился в мир иной.

В1925 году я из Ростова уехал. После этого мы всречались только при моих приездах на каникулы или на практику. Толя стал врачом, Мура вышла замуж и училась в строительном институте. Последний раз я их видел, если не ошибаюсь, в 1937 году, когда приезжал в Ростов уже с женой. Дальнейшую их судьбу я не знаю.