Л.Д.Зимонт (1909-1986). Мемуары. Гл.8. У Коншиных.

Опубликовано на сайте 20.01.2007.
Перепечатка запрещена.
Подготовлено к печати Е.Л.Лучинской (Зимонт).

Жил в Калуге очень богатый купец Коншин. У него была большая текстильная фабрика в Серпухове, еще какие-то предприятия и имение с конным заводом в 18 верстах от Калуги, на берегу Оки. Отец лечил его и кого-то еще из его семьи. Несколько раз за ним приезжали великолепные тройки и он уезжал в их имение.

Жизнь Коншина оборвалась внезапно: доставая из кармана револьвер, он случайно выстрелил. Выстрел оказался роковым. Выстрел был, как видно, действительно случайным. Человеком Коншин был жизнерадостным, веселым, да и дела его находились в безупречном состоянии.

Жена Коншина была помешана на религии. Ее окружали священники, монахи, монашки, юродивые, странствующие богомольцы и богомолки. Об этом рассказывал отец, а кое-что я видел и сам. Главным человеком в доме Коншиной (во всяком случае после смерти ее мужа) был священник отец Иоанн, кажется, он был иеромонахом. Постоянным посетителем у нее был юродивый Митенька. Митенька был высокого роста, худой, заросший волосами человек, вероятно, лет 25-ти. Впрочем, возраст его было определить трудно. И был он очень добрым и ласковым. Я его почему-то ужасно боялся и, когда он приходил к нам, то немедленно убегал и куда-нибудь прятался. В результате, я ни разу его как следует не рассмотрел, но голос помню очень хорошо. Говорил он медленно, сюсюкая как маленький ребенок, не произносил букву р: "Иди, детоська, ко мне. Ну сего ты боисся? Я тебе благословение от отца Иоанна плинес." Ходил он круглый год в черном подряснике и босиком. Потом, зимой, начал носить шерстяные носки, на ношение которых, по настоянию мадам Коншиной, его "благословил" отец Иоанн. Вообще, отец Иоанн в кругах верующих пользовался очень большим авторитетом. Говорили, что его проповеди приезжали слушать чуть ли не со всей губернии. Обращались к нему за различными советами и почитали, чуть ли не за святого.

В начале осени 1916 года в имении Коншиных устраивались поминки в связи с годовщиной или полугодовщиной со дня смерти хозяина. Мои родители были в числе приглашенных, и за ними утром прислали пару прекрасных буланых лошадей. Было прохладно. Моросил мелкий осенний дождь. Мама чувствовала себя неважно. В конце концов, было решено, что вместо нее поеду я. Помню, как на какое-то возражение мамы против моей поездки, папа сказал: "Чего ты боишься? Посмотри какие лошади, за полтора часа шутя довезут." И мы поехали. Лошади бежали ровной размашистой рысью. По поднятому "верху" уныло барабанили капли дождя. Деревья в зеленом, желтом, оранжевом, а кое-где и красном уборе проплывали мимо экипажа. Чуть поскрипывали на ухабах рессоры, превращая толчки в мягкое приятное покачивание. Пахло мокрой травой, прелью, грибами и чем-то еще неуловимым, чем пахнет всегда во время дождя.

Имение Коншиных было совершенно непохожим на толстовское. Два, сравнительно небольших, одинаковых двухэтажных дома стояли на открытом месте среди большого ухоженного цветника. Парк тоже был, но он начинался не от самых домов, а на некотором расстоянии от них. Недалеко от домов начинался довольно пологий спуск к Оке. Все это я помню не очень четко, подернутое сеткой непрекращающегося дождя. Но хорошо помню целое поле самых разнообразных цветов. Можно только представить, как это выглядело в разгар лета.

После панихиды, которую служил, кажется, отец Иоанн и которую я почему-то совсем не помню, многочисленные домочадцы и гости устроились за длинным столом в большой продолговатой комнате с несколькими окнами и началась обильная трапеза с соответствующими возлияниями. Во главе стола сидел отец Иоанн. Я сидел у него на коленях и отвечал на его многочисленные вопросы. Он смотрел на меня ласковыми смеющимися глазами, в которых, как мне теперь кажется, чуть сквозила добродушная мужицкая лукавинка. Одет он был в простую черную рясу, на которой четко выделялся большой наперсный крест с распятием. Роста он был не особенно большого, телосложения довольно плотного. У него была густая черная с проседью борода и зачесанные назад гладкие волосы, открывавшие высокий выпуклый лоб. Папа сидел справа от отца Иоанна, и я иногда перебирался к нему. Что мы ели я не помню.

Мадам Коншина, высокая худая женщина в глубоком трауре, радушно потчевала гостей, часто вставала со своего места, куда-то уходила, возвращалась, подходила к кому-нибудь из сидящих за столом и о чем-то с ним разговаривала. Подходила она и к нам. Все было необычно и интересно.

Возвращались мы домой на пароходе. До пристани нас довезли в пролетке, запряженной некрупной, но очень резвой лошадкой. С нами ехал симпатичный, приветливый гимназист лет 15-ти, сын Коншиных.

В надвигающихся сумерках, весело шлепая по воде плицами колес, бежал вдоль мокрых берегов маленький беленький пароходик. Мы сидели в маленьком носовом салончике. По стеклам окон стекали дождевые струйки. Мрачные тучи над головой, мрачные серые берега по сторонам, свинцово-серая вода реки. Но никаких мрачных мыслей у меня в связи с этим не возникало. Все было необычно и интересно. Немного грустно стало только тогда, когда наш пароход причалил к калужскому дебаркадеру. Путешествие кончилось.

С пристани домой ехали на извозчике. Было холодно. Продолжал идти дождь. Тусклые фонари отражались в лужах. Извозчик зябко ежился на козлах, почмокивая губами. Ленивой рысцой бежала лошадь. А мне было весело. И если я и стремился домой, то только для того, чтобы поделиться с мамой многочисленными впечатлениями этого дня.

В заключение, мне хочется рассказать о пароходах, на одном из которых мы возвращались в Калугу и их владельце. Это был тоже очень богатый купец Ципулин.

Пароходики были маленькие, теперь бы их, вероятно, назвали речными трамвайчиками. Но у них все было, как у больших: крошечные каюты, салончик на носу (для "благородных" пассажиров), рулевая рубка и мачта с ярким треугольным вымпелом. У калужской пристани обычно стоял хотя бы один такой пароходик, а иногда одновременно и два-три. Я помню некоторые названия: "Ласточка", "Чайка" и несколько "Ципулиных" ("Анна Ципулина", "Николай Ципулин," "Мария Ципулина" и т.п. - имена Ципулиных я называю наугад, вероятно, они были другими). Ципулинские пароходики были единственным средством сообщения по верхней Оке, на которую "настоящие" пароходства свои суда не посылали.

В то время (1915 - 1916 годы) начальником Рязанского технического участка Московского округа водных путей сообщений был интереснейший человек Лев Петрович Лавринович. О нем я обязательно расскажу в дальнейшем, если доберусь до того времени, когда я сам стал инженером и не только с ним встретился, но и работал некоторое время под его непосредственным руководством и в течение многих лет часто встречался с ним и по служебным делам, а иногда у него или у меня дома. В1951 году мы с ним написали книгу "Строительство низконапорных гидротехнических сооружений", которая в следующем году была издана "Речиздатом".

А сейчас я постараюсь, по возможности, точно (насколько позволит память) воспроизвести его рассказ, связанный с Ципулиным и его пароходами.

"Подходит ко мне однажды зимой (кажется в 1915 году) секретарь и говорит:

- Вас господин Ципулин просит к телефону.
- Какой Ципулин? Купец что ли? - поднимаю трубку.
- Господин Лавринович? - говорит Ципулин, - Свидетельствую нижайшее почтение и имею большую просьбу.
- Чем могу быть полезным?
- Вы, конечно, знаете, что нынче осенью почти весь мой флот зазимовал в плесе (морозы сразу нагрянули, сами должны помнить). Так вот, надо спасать!
- А я-то тут причем?
- Прошу консультации и совета. Одни говорят - обойдется, а другие - что в щепки разнесет. Кому верить, что делать - ума не приложу.
- Да ведь мы, милостивый государь, такими делами не занимаемся и времени нет - у самих хлопот полон рот.
- Лев Петрович, явите такую милость. Не за себя прошу. Мне, как купцу, эти пароходы ни к чему - одна морока. Да и прибыли от них, по существу, никакой нет, пожалуй, больше убытков, но войдите в мое положение. Откроется навигация. Придет на реку пассажир: "Где ципулинский пароход?" - "Нет ципулинского парохода". Нехорошо! Как хотите, а спасать надо. На вас вся надежда.

Пришлось поехать. Кое--что там придумали. Ну и ничего - все обошлось, ни один пароход от ледохода не пострадал".

Рассказал мне эту историю Лев Петрович много лет тому назад. Но, как будто, это было вчера, слышу я низкий густой бас и вижу светлые, по детски наивные, смеющиеся глаза и мощные седые с подусниками, как у Тараса Бульбы, усы.

А вот еще один его рассказ о Ципулине.

"Летом 1916 года захотел начальник округа путей сообщений осмотреть верхнюю Оку. Он приехал в Рязань, где был приготовлен какой-то баркасик, т.к. мой служебный пароход, в период летнего мелководья, для верхней Оки был велик. В последнюю минуту перед отъездом является ко мне Ципулин во фраке и цилиндре.

- Никаких, Лев Петрович, баркасов. Мой пароход уже готов к выходу и ждет вас.
- Да ведь неудобно как-то, батенька. Мы уж лучше на баркасе,
- Ну не обижайте. Мои пароходы по Верхней Оке ходят. Мне и надлежит, как хозяину, гостей принимать.

В конце концов, предложение было принято. Поездка получилась замечательной. Верхняя Ока изумительно красива. Да и погода, как по заказу, стояла отличная. Кормили великолепно: стерляжья уха, осетрина, белорыбица, балык, зернистая икра. Повар был тоже на высоте. Водка отсутствовала (сухой закон). Подавали коньяк высших марок и настоящее французское шампанское (не забывайте, что время было военное).

Когда дня через три вернулись в Рязань, начальник округа, поблагодарив за прекрасную поездку, спросил:
- Сколько мы вам должны?
- Ну, если вы, Ваше превосходительство, непременно хотите заплатить, извольте. - Ципулин поднял глаза вверх и зашевелил губами, как бы подсчитывая что-то про себя. - Два билета второго класса (первого на ципулинских пароходах не было) до Калуги и обратно по... и он назвал смехотворную сумму.

Тем дело и кончилось. Ципулину этот рейс стоил, конечно, не одну сотню рублей.